– Зачем мне два «десантника»? – смущенно пробормотал он.
Берн просиял. Ребята сдавленно засмеялись.
– А что такое? – заинтересовался я.
– Мы поспорили. Я сказал, что ты придумаешь что-нибудь эдакое, а Берн – что нам придется атаковать «дельфинов» в лоб.
– Приятно, когда твоя армия верит в твои способности, – проворчал я, стараясь не показать, как польщен на самом деле. – Ну, значит, так тому и быть: Берн будет демонстрировать лобовую атаку, а ты, Ари, мерзнуть под водой.
– А я? – спросил Крис. Кажется, он испугался, что оставлю его в лагере.
– Это еще почти шутка, – ответил я серьезно. – Я пока не придумал в подробностях, что мы будем делать. Но сделаем мы это завтра на закате, так что ты успеешь «вылечиться», – успокоил я Криса. – Утром потренируемся как следует… Э-э, этот план очень хрупкий, – попытался объяснить я, – он легко может сорваться из-за какой-нибудь мелкой случайности.
Крис понимающе кивнул. Я оторвался от своего занятия и решительно поднял голову:
– Я не похвалил вас, ребята, сегодня. Вы все молодцы! – Вот черт, почему так сложно сказать человеку что-нибудь приятное? И слов почти нет подходящих. Не могу же я всерьез заявить, что они герои: – Это не настоящая война, и никому из нас не грозит ничего страшнее нескольких синяков и ссадин. Хотя во время боя об этом забываешь.
Мои лейтенанты смутились так же сильно, как и я сам. Выслушивать похвалу тоже сложно. Но и не хвалить их нельзя. У Скандиано только двое приятелей сволочи, а остальные ребята такие же нормальные, как мои, и что? Армия, которая не хочет воевать. Четырнадцатилетние мальчишки, которые не хотят играть в войну. Этого просто не может быть. И тем не менее есть.
Я прервал неловкое молчание:
– Алекс, нам понадобится полная тайна, чтобы ни один «дельфин» к нам завтра близко не подобрался.
– Дашь мне одну роту – сделаем, – обещал Алекс.
– Дам, – согласился я. – А сколько ты насчитал ребят у Джорджо? Я понимаю, что должен был поинтересоваться первым делом, а ты первым делом сказать. Но ладно уж.
– Я видел десятерых, плюс двое раненных в ноги, потому что их волокли. Да, и еще, он тоже сделал лагерь-приманку, ну там, где у него костер горел вчера. Только, похоже, никто не клюнул.
– Ясно, – кивнул я и посмотрел на своих бойцов. – А что, если мы разожжем костер?
Совсем новенький узкий серп Эрато как раз убрался за горизонт, и стало совсем темно.
– Кто не разрешил Лео взять гитару? – поинтересовался Алекс.
– Ну я, – признал я свою вину. – Кто ж знал, что выпадет такой вечер.
– Тогда расскажите, как вы воевали под Мачератой! – попросил Берн. – Только подробно, а не как ты у Ловере: «Ну компас не работал, ну бластер стрелял, ну карта была», – передразнил он меня.
– Я понял, чего я не умею, – печально признался я, – внушать подчиненным священный трепет.
– Возьми пару уроков у Скандиано, если, конечно, хочешь проиграть следующую войну, – ехидно предложи мне Алекс. – Слышал, как он орал, еще перед игрой?
– Угу. Его поражение было предрешено уже тогда, – я огляделся по сторонам и обнаружил, что таки умею внушать священный трепет: рядовые солдаты моей армии стояли или сидели в отдалении и не решались приблизиться своему командиру.
Ну вот. Этого мне только не хватало. Я приглашающе помахал руками:
– Идите сюда, ребята, не торчите в стороне.
Тихий летний вечер прошел в воспоминаниях. Я ломал тонкие веточки и кидал их в костер, рядом Алекс, иногда с юмором, иногда очень серьезно, рассказывал о нашей партизанской эпопее. Лео время от времени вмешивался, дабы уточнить, что не такие уж мы герои. Смена караула прошла дисциплинированно, но под громкие недовольные стоны: когда же мы это еще услышим? Однако Гвидо, раненный под Мачератой храбрец, был непоколебим: лагерь надо охранять. Под конец чересчур честный командир разведроты рассказал, как он ходил в последнюю разведку и как мы ругали его после этого. «А если вы полезете на рожон, он вас вообще убьет!» – закончил Алекс свой рассказ суровой моралью.
– Ага, – подтвердил я. – Всё, отбой по гарнизону. Гвидо, по-моему, ты как-то маловато спал, – заметил я начальнику штаба.
– Четыре часа, – ответил очень удивленный моей заботой братишка. – А что? Нормально. И сейчас посплю до следующей смены караула. Еще целый час.
Я покачал головой:
– Ну смотри! Чтоб завтра был бодр и свеж. Ты еще и стрелок, не забыл?
– Нет, – улыбнулся Гвидо.
– Алекс, – позвал я.
– Ау, – откликнулся тот.
– Мы все встаем в семь, а вот один из твоих ребят – в пять. И идет наблюдать за Джорджо. И это будешь не ты.
– Тогда Марко? – ответил Алекс с вопросительной интонацией.
– Это твое дело.
– Э-э-э, а что тебе не нравится?
– Всё нравится. Я сказал именно то, что имел в виду: это твое дело.
– Понял. Меня тихо и незаметно высекли за попытку переложить на других свою ответственность.
– Мне вот что непонятно, – задумчиво проговорил я, – почему мы играем в войну не всё время? Все так резко повзрослели и поумнели. Я просто чувствую заливающуюся в меня из космоса мудрость.
– Э-э-э, «война – это та же жизнь, только гораздо быстрее».
– Здорово! – восхитился я. – Сам придумал?
– Не-а, прочитал где-то.
В третий раз сегодня спать ложусь: все-таки Алекс был прав, воюют в основном по ночам. Или на рассвете.
Лежа на своем спальнике, я планировал завтрашний бой. Неудивительно, что он приснился мне немедленно, как только я закрыл глаза. В виде кошмара. Я проснулся, подкорректировал свои планы, чтобы не повторить кошмар в реальности, и снова заснул.